Сенатор Николай Кондратенко: Торжество справедливости мне всегда в радость

Николаю Кондратенко 16 февраля исполняется 70 лет. И сегодня Николай Игнатович – в центре политической жизни, он представляет в Совете Федерации Законодательное собрание родного Краснодарского края. О жизни, работе, политике с юбиляром беседует корреспондент Парламентской газеты. – Николай Игнатович, наверное, очень прав был писатель, сказавший, что все мы родом из детства. Каким оно было у вас? Что в ту пору стало для вас главным? Что определило, может быть, вашу последующую жизнь и судьбу? – Мое детство, как и у большинства парней и девчат моего поколения, началось с массовых похоронок. На фронте в апреле 1942 года погиб мой отец. Погибли два его брата и два брата матери. После войны вернулся домой дважды раненый мой дед Егор Кузьмич и отдал меня в школу в шестилетнем возрасте, с мотивацией – за границей такие уже учатся. Годы были голодные. Первая моя учительница Дина Петровна, невиданно добрый человек, была совсем молодая. Таких в наши годы работало немало. По ускоренной программе они прошли обучение и заняли места ушедших на фронт мужчин-учителей. Навсегда запомнился непедагогичный поступок Дины Петровны. Измученный голодом, я не выдержал на уроке и достал из кармана драного пальто кусочек макухи – так назывался подсолнечный жмых – и сунул его в рот. Она увидела это, но прошла мимо меня и замечания не сделала. Позже я понял, почему она так поступила. На большой перемене она доставала свой тормозок – кусочек слегка сладкого хлеба – и бережно резала на мелкие части, отдавая их нам. Не задумываясь, а поела ли она, мы в мгновение ока все разметали. Когда хоронили мою учительницу, у нас, ее учеников, все остро всплыло в памяти. Но нам крупно повезло. В стране был взят курс на Всеобуч. Видать, кто-то понимал, что раскрыть способности и трудолюбие в человеке можно только так. А без этого не повернуть страну на путь научно-технического прогресса. Это и определило последующую жизнь и судьбу таких, как я. В институты и техникумы мы пробивались грудью. Тогда еще не было грязного протекционизма. Эти подлости сурово карались. – Вся ваша жизнь связана с Краснодарским краем. Причем трудовая биография просто потрясающая – от прицепщика в колхозе до губернатора такого мощного региона. Наверное, путь был нелегким. Как прошли его, что помогало на этом пути? – Два человека в значительной степени повлияли на мое будущее. В Советской армии – комбат, который прошел всю войну и имел одну особенность: как долг перед погибшими друзьями – всеми силами покровительствовал парням, отцы которых погибли на фронте. Повезло и мне. До армии, работая прицепщиком, я поступил на заочное отделение Кубанского сельхозинститута. Служил шофером. Нет, не на легковушке комбата – на большегрузном транспортном автомобиле МАЗ-200. И комбат дважды за время службы, прикрывая командировкой на ремонтную базу, отпускал меня на учебные сессии в институт. Подошло время увольнения в запас, и комбат на свой страх и риск уволил меня до приказа министра обороны с тем расчетом, чтобы я перешел на очное отделение с 1 сентября. Но в родном Динском военкомате заместитель военкома Павел Иванович Тищенко устроил мне выволочку, доказывая, что уволен я незаконно. В два прыжка я выхватил свои документы, для порядка крикнул: Товарищ капитан, разрешите идти… – и бегом, через сад, перепрыгнув через забор, ретировался. Понимая, что у комбата могут быть неприятности по службе, решил вернуться в часть. Хотя убедить мать, почему, вернувшись из армии, снова уехал дослуживать, было трудно. По пути заехал в сельхозинститут. И чисто случайно мой будущий декан Николай Ефимович Редькин оказался в своем кабинете. На первый взгляд это был немногословный, даже суровый человек. За форсирование Днепра ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Я как на духу все ему рассказал, попросил рассмотреть после увольнения из армии вопрос о моем желании учиться на очном отделении. Молча посмотрев мою зачетную книжку, он позвал меня к проректору. От проректора Николай Ефимович вынес мне приказ о зачислении на второй курс очного отделения. Этим узаконилось моё курьезное увольнение из армии. Я поблагодарил декана, а он изрек: Благодари своего комбата и смотри, учись, разгильдяй, как следует. Таким было то поколение дорогих моему сердцу учителей и наставников. А дальше – как у всех. В старой системе ни на одну должность я не просился, переводили, как само собой сложившееся. В значительной степени помог руководить в разных должностях основополагающий мой принцип в работе с людьми: уважая, требовать или, требуя, уважать. – То, что народ называл вас батька Кондрат, дорогого стоит. Как и 80 с лишним процентов голосов за вас на губернаторских выборах 1996 года. За что вас так народ любит? – Для руководителя понятие – любит его народ или нет – не совсем подходит. Вот я люблю свою жену, детей, внуков – это точное понятие. Здесь же больше подходит другое – доверяют или нет. Званием батьки я дорожу, но для меня это многовато, так как я, как и все, с кем я живу и работаю, не святой. У меня есть сильные и слабые стороны характера. Весь вопрос – чего в человеке больше и можно ли слабые стороны руководителя снивелировать, хотя бы методом критики. Признаюсь, я увереннее себя чувствовал, когда меня слегка покритиковывали. А вот когда старые оппоненты – Сванидзе, Познер, Новодворская, генерал Калугин – переставали критиковать, то я начинал думать, что я не то в жизни делаю, как надо бы. Дорожу и тем, что после ухода с руководящих должностей ни в станице, ни в районе, ни в крае, где родился и жил, я ни разу не столкнулся с фактами обструкции, оскорблений и унижений со стороны земляков. Не были унижены и мои дети. Это очень многого стоит, особенно с возрастом. – А что, Николай Игнатович, произошло в 2000 году, когда кубанцы упрашивали вас вновь идти на главу региона, да и победа, как говорится, была в кармане, но вы приняли другое решение? – Это глубинный политический вопрос. Не один раз я по-доброму пытался убедить Бориса Николаевича Ельцина в том, что нельзя в нашей стране выводить внутренние цены на энергоносители на так называемый надуманный мировой уровень. Россия – холодная, континентальная и к тому же засушливая страна и потому затратная по сравнению с семеркой стран, диктующих цены на мировом рынке. Мы разрушим заводы и фабрики, уничтожим продовольственный сектор экономики, подорвем основы самой жизни, убеждал я. Мне казалось, делал я это аргументированно, опираясь на научные и статистические данные. Нет, никто со мной не спорил, а политика продолжалась. Мы с Законодательным собранием края оформили запрос в Конституционный суд страны, доказывая, что три статьи Конституции попраны. Суд согласился, что проблема есть, но вопрос этот не юридический, потому рассматривать не будем. И, как в России водится, в очередном бюджете страны трансферты краю были урезаны почти наполовину. На заседании Совета Федерации я резко выступил, предупредил, что, если справедливость не будет восстановлена, я так рвану, что в Москве стены содрогнутся. После длительных хождений по кабинетам, в том числе и главы Правительства, всемогущий Минфин сдался, восстановил потерянные деньги из внебюджетных источников. Понимал я и то, что такими методами руководить краем нельзя. Мстить будут мне, а пострадает население края. Без денег же не выплатишь зарплату, не отопишь жилье. Телевидение скажет, что я не умею руководить – и люди тебя проводят с губернаторского кресла. А у меня на Кубани могилы предков. И для меня, и для руководителей страны, и для жителей края мой уход был полезен. К тому же люди глубоко не понимали существо противоречий. – За время руководства краем какие моменты были самыми тяжелыми, а что доставило вам большую радость? – Умиляться властью может только или глупый человек, или нечистоплотный жулик, решивший урвать материальные блага в свою пользу. А если ты день и ночь думаешь и заботишься о том, чтобы облегчить жизнь людей, не уходишь от проблем и забот людских, то власть – это тяжелая ноша. Особенно трудно руководить, когда страна дестабилизирована. Вспомните искусственно порожденные дефициты лезвий, моющих средств, носков, продовольствия. Страна, которая продавала на мировом рынке нефть, газ, другое богатство, оказалась неспособной помыться. А делалось просто: каустическую соду не поставили на предприятия – и производство моющих средств прекратилось. Выход из положения пришлось искать на местах. Радость приходила тогда, когда прикладываемые усилия приводили к конкретным результатам, особенно в экономике. Основа жизни – экономика. Без развития реальной экономики счастья и благополучия у народа не будет. Жаль, что мы попрали это правило. Пусть небольшая радость, но она бывала и тогда, когда житель края, пройдя через мытарство в поисках справедливости, у тебя в кабинете находил правдивое решение. Торжество справедливости было мне всегда в радость. – Вы имеете не только российские награды, но и орден Честь и слава третьей степени Республики Абхазия. За что такое уважение оказало абхазское руководство? – Абхазы – ближайшие наши соседи, к тому же, можно сказать, родственники адыгов, которые были в составе нашего края. В советское время мы, руководители края и соседних республик, частенько встречались. И я всегда знал, что тост абхазов будет за вхождение Абхазии в состав края. Дискриминация со стороны грузинского руководства к абхазам всегда проявлялась, особенно при кадровых назначениях. В шутку за столом они убеждали нас: возьмите нас, мы будем даже лучше адыгов. Адыги подтверждали – это точно, они будут лучше нас. Так с юмором и выпивали бокалы вина, по кавказским обычаям – до дна. Когда начались события в Абхазии, мы с Асланом Алиевичем Джаримовым – президентом Адыгеи – часто бывали в республике. С первых дней мы выступили в защиту абхазов, проклиная Шеварднадзе, который первым дал команду открыть огонь по живым людям. Помогали мы всем, чем могли. А когда казаки попросились уйти добровольцами защищать абхазов, я согласился. Запомнилась поездка на катерах из Сухума в Новый Афон. С болью президент республики Владислав Ардзинба убеждал меня: посмотри, Николай, турецкие суда стоят у берегов Абхазии, а российским запрещено подплывать к нам. Когда еще такое бывало?! Рассказ о мерах, которые мы предпринимали с Асланом Джаримовым по поддержке Абхазии, был бы длинным по времени и по меркам газеты. Но все в сумме и предопределило решение руководства республики наградить орденами нас обоих. Я этой наградой особо дорожу. Она все-таки боевая и пришла от народа, который, признаюсь, люблю и почитаю за мужество и стойкость. – В вашей политической жизни было немало головокружительных поворотов – и Ельцин вас снимал с поста, но потом народ вновь избирал вас главой края, и депутатом Государственной Думы были, и несколько раз входили в состав Совета Федерации. Какие моменты политической жизни стали для вас наиболее памятными? – Восьмой раз я заседаю в парламенте моей страны. Из них один раз – в Государственной Думе и четвертый раз – в Совете Федерации. Резко я выступал, критикуя недостатки советской системы. Но ещё больше пришлось напрягаться и в новых условиях. За такую гражданскую позицию никто не жаловал. Ни с того ни с сего побывал под следствием за измену Родине. Не получилось за измену – возбудили дело за сопутствующие преступления. А логика сопутствующих была простая: раз руководил – значит, должен бы воровать или подворовывать. Допросили многих, но потом вынуждены были прекратить преследование за отсутствием состава преступления. Был всенародно избран я депутатом Верховного Совета России. Но только полномочия мои съезд признал – через три дня съезд расстреляли. Думаю, что и Африка содрогнулась бы от таких подходов. Не имеет права депутат быть безразличным ко всему происходящему в стране своей. – Будучи главой региона, вы могли слово подкреплять конкретными делами, исполнительная власть была в ваших руках. В Совете Федерации вы часто ставите очень злободневные и важные для страны и людей вопросы. Удается ли доводить пусть не все, но хотя бы отдельные из них до принятия конкретных решений? – На авторитет руководителя исполнительной власти в значительной степени работают бюджет, деньги, которыми он распоряжается. Правда, и ответственность у него побольше. У депутата, члена Совета Федерации под рукой только его гражданская позиция. Едва ли вы найдете депутата, который скажет, что он полностью удовлетворен своей деятельностью. И особенно нелегко при голосовании оставаться в меньшинстве. – Николай Игнатович, к чему тянется ваша душа сегодня, что увлекает, чему посвящаете свободное время? – Душа всегда тянется к единомышленникам. Они в Совете Федерации есть и среди членов парламента, и среди Аппарата. Вообще атмосфера в Совете Федерации благоприятная, рабочая. На работу иду с желанием. А в свободное время обрабатываю 0,3 гектара земли. Все для своих детей и внуков выращиваем сами. Провел посортовую реконструкцию своего виноградника. Имею в наборе лучшие сорта мира. Занимаюсь землей еще и потому, что не хочу травить своих внуков зарубежными овощами и фруктами. Остаточные яды никто на рынке не контролирует. Регламенты применения ядохимикатов тоже мало кто соблюдает. А яды везут из-за границы системные, убойная сила которых на уровне боевых отравляющих веществ. Вот так и утвердилось мое профессиональное хобби. Я ведь изначально агроном. Есть у меня и добрые, душевные друзья по совместной охоте – честные, порядочные мужики. Правда, покритиковывают меня за наши парламентские дела. Но и здесь я в долгу перед избирателями не остаюсь. – Спасибо, Николай Игнатович, за откровенный разговор. Примите наши поздравления с 70-летием! Успехов вам в работе и личной жизни! беседовал Юрий ГОВЕРДОВСКИЙ, Парламентская газета