Телеведущий и режиссер Александр Гордон: Любовь надо любить, иначе она умирает

Так бывает в жизни, что у тебя не хватает любви даже на самых близких людей... Но жалости-то может хватить! Если не можешь любить человека, то есть отдать ему жизнь, отдай ему хотя бы жалость, эмоцию, разгляди его хотя бы рядом с собой. Редкий ныне представитель интеллектуальной тележурналистики Александр Гордон, известный своим образом мизантропа, привез в Краснодар свой второй художественный фильм - Огни притона. В киноплексе Семь звезд он провел закрытый показ картины. Перед просмотром Гордон попросил зрителей о двух вещах: Несмотря на то, что кино - это проекция, оно реагирует на восприятие в зале. Потому что это коллективное бессознательное (вообще, смотреть кино в одиночку нельзя — это глупость). Каким вы его увидете, таким - для большинства из вас - оно и покажется. С появлением поп-корна в зале зритель привык, что его поражают, удивляют, изумляют пугают - и все это в одном флаконе. Это кино другое. И, поскольку я его четыре года делал и, следовательно, шел навстречу к вам, теперь нужно и вам потрудиться и сделать шажок навстречу к нему. Тогда мы где-то встретимся, а значит, у части из вас все сложится. Так же, как это сложилось у меня. И второе. Досмотрите титры до конца. Не только из уважения к группе, но и потому что титры — это отдельный маленький фильм, который задумывался как постскриптум к основной картине. Планировалось, что после просмотра зал разделится на тех, кто за, и тех, кто против, - именно в таком формате проходит известная передача Гордона на Первом канале. Однако во второй лагерь так никто и не записался. А поскольку защищать картину было не от кого, между Гордоном и залом завязалась долгая беседа о любви, смерти и дураках. Почему вы выбрали для фильма такое название - Огни притона? Ведь он совсем не об этом... В начале фильма есть три обманки, от которых нужно было отмахнуться, чтобы он пошел дальше. Первый кадр — милый мальчик, второй — тетка с уткой (намек на то, что в фильме будут одесские хохмы), третий кадр — голая титька Кати Шпица... Ничего этого потом нет: ни пасторального мальчика, ни хохм, ни голых титек. Мне очень важно было с самого начала сделать такой эпиграф — некое представление о том, каким мог быть этот фильм для тех, кто ничего не знает про меня и про Одессу. Мне надо было выплеснуть и сразу от этого отказаться. А вот уже в четвертом кадре звучит песня Огни притона заманчиво мерцают. А название и правда беспомощно, но лучшего мы не нашли. Это все равно что назвать Опус без названия. Вы постоянно критикуете фильмы в своем Закрытом показе. А ваша картина совершенна? Фильм несовершенный, немножко перекошенный и поэтому, на мой взгляд, живой. Если бы он был идеально выстроенный, исчезла бы Люба, главная героиня (ее играет Оксана Фандера). Да, этот фильм Любоцентричный. Его нельзя назвать реалистичным. Это импрессионизм в кино, аллегория. Люба — любовь, на самом деле, а все остальное — то, что любви заслуживает, но не всегда добивается. Любовь в вашем фильме умирает, но непонятно - отчего... Это очень хороший вопрос: кто и что убивает любовь. По мне, так любовь умирает тогда, когда существование ее в этом мире становится невозможным без всяких объективных на то причин, когда в ней нет нужды. Главная героиня любит всех, а ее - никто. И вот вам басенная мораль: любовь надо любить, иначе она умирает. Вы не допускали, что все могло закончиться хорошо? Не просто не допускал, я экспериментировал. Знаете, как бывает: когда начинаешь честно снимать материал, он начинает в какой-то момент либо подыгрывать тебе, либо сопротивляться. И тогда он диктует свои условия. Я все ждал, выживет Люба или нет. Будет ли другой финал или нет? Я ждал, честно. Но не может быть другого финала. Если герой восстает против рока, рок побеждает всегда. Это все-таки по жанру трагикомедия, какой бы мелодраматичной она не казалась. Самой большой и самой чистой любви на мир не хватит. Главная фраза в фильме для меня: Людей жалко, особенно всех. Это еще и рецепт. Ведь так бывает в жизни, что у тебя не хватает любви даже на самых близких людей. Любовь как вера, как талант — она либо есть, либо ее нет. Но жалости-то может хватить! Ничего стыдного в этом нет. Если не можешь любить человека, то есть отдать ему жизнь, отдай ему хотя бы жалость, эмоцию, разгляди его хотя бы рядом с собой. Были ли у вас особые отношения с актрисой, исполнившей главную роль, Оксаной Фандера? Нет. Вопреки устоявшемуся мнению, что между актрисой и режиссером обычно что-то бывает, возникают какие-то романтические отношения. Я теперь не могу относиться к Оксане как к женщине. Не могу. Для меня она та самая Любовь. Я когда встречаю ее в жизни — до сих пор вздрагиваю. Не кажется ли вам, что главная героиня все время поступала нелогично? Если вы осмелитесь любой поступок отдельного человека ясно и четко протрактовать со всеми мотивами, я поставлю вам памятник как герою. Не бывает так! Люди иногда поступают нелогично, загадочно, спонтанно. И это дурной тон - отслеживать логику героя от начала до конца так, как будто это единственно верная логика. У меня в следующем фильме (Метель называется) у героев кончился бензин просто потому, что водитель — дурак. И он начал жечь покрышки, чтобы согреться. Какой согреться?! Минус 20, ветер дует страшный, а покрышка сгорает за 30 секунд... И меня спрашивают люди: Зачем он это делает? Да потому что он дурак, ребята! Ну какая логика поведения?! А как фильм оценил автор сценария Гарри Гордон, Ваш отец? Высоко. После первого фильма, который я снял по повести отца в 2001 году, - Пастух своих коров, мы с ним не разговаривали 8 месяцев. Ему не понравилось то, что, с его точки зрения, я изменил интонацию отношения к герою: он ему, значит, сопереживает, а я от него отстранен полностью (я это сделал намеренно). Мы не разговаривали как отец с сыном и как режиссер со сценаристом. Это была ссора навсегда. Потом каждый из нас поумнел: молодой дурак чуть быстрее, старый дурак — чуть позже. Но когда пришла пора предложить ему из следующей повести сделать сценарий — представляете, что у меня было внутри?! Мы с ним договорились сразу, что не будем доводить до конфликта, определились с жанром, вместе утверждали актеров, и он был на съемочной площадке как сценарист каждый день. Иногда я даже мстил ему за это. Если у него был бурный вечер — а он душа компаний, его дамы обожают, особенно актрисы — он мог не проснуться к началу смены. И я всякий раз отправлял к нему администратора, чтобы он поправил два или три слова на площадке. Мстя моя была ужасна, но он понимал, что это нужно. И он, действительно, был вовлечен в процесс. Поэтому этот фильм он принял. А вам для чего это нужно - снимать кино? Потому что я люблю кино. Я не профессионал, я - дилетант. Я не обязан снимать - я делаю это только тогда, когда мне хочется. Это роскошь (причем роскошь, которая сейчас мне аукнется, потому что мне за этот фильм еще деньги нужно возвращать). Я долго думал, что меня заставляет снимать кино. Выяснилось, что внутри меня за время жизни появляются некие страхи, вопросы, комплексы — неразрешимый клубок. Он не дает дальше жить — задыхаюсь. И все средства, все попытки как-то это изжить, у меня сводились на нет. И вот я нашел способ. Я снимаю кино в том ужасе и в том ощущении, которое меня преследует и нахожу в этом терапевтический эффект. Я за этот фильм избавился от колоссального количества комплексов. Смерти перестал бояться. А раз так — думаю я — то, может быть, кто-нибудь в зале также найдет утешение. Вот эта робкая надежда и дает двойной порыв. Какие темы вы планируете поднять еще, от каких страхов избавиться? Весь 20 век мы много слышали про кризис среднего возраста и почти ничего - про большую часть жизни, про неизбежность исхода, про начало умирания, которое у одного наступает в 20, у другого - в 50, а у третьего и в 80 не начинается. Хочу исследовать этот кусок человеческой жизни: период начала умирания, ухода, осознания того, что это неизбежно, что это приближается. Тем более отец уже написал сценарий... Ольга КАТУЛКИНА.