Накануне Зимних Игр Николай возглавил «Олимпийский корпункт ВГТРК» в Сочи. А затем вся Россия узнала Долгачева как военного корреспондента «Вестей», автора ежедневных острых телесюжетов из эпицентра украинского конфликта. В конце февраля наш коллега вернулся из Донбасса и ответил на вопросы «Живой Кубани».
«Моя задача – говорить правду о войне»
– Николай, как началась эта украинская командировка, которая затянулась на год?
– Шла Олимпиада, когда митинги в Киеве перестали быть просто митингами, и стало понятно, что там в любой момент может начаться гражданская война. Я тогда работал в Сочи, был «олимпийским корреспондентом» ВГТРК. Но вы же помните, что началось тогда на Украине, – понятно было, что происходят тектонические политические изменения. Кто-то считал, что со знаком «плюс», кто-то понимал, что со знаком «минус», но действительно судьбоносные изменения.
Работать на Олимпиаде, конечно, было почётно и очень интересно. Но в Сочи трудилась огромная команда и потеря одного репортёра в коллективе была не критичной. Воспользовался возможностью уехать «незаметно» 19 февраля. Сначала в уже захваченный радикалами Львов, потом в Луцк. Российским журналистам и тогда там не совсем безопасно было работать. Затем в Киев уже победившего «майдана».
– Почему поехали именно вы? Вам раньше доводилось работать в горячих точках?
– Честно – я туда хотел, и репортер там был нужен. Уже потом тема «украинского конфликта» стала близкой и понятной, главной темой работы. Но в зоне действующих военных конфликтов прежде никогда не работал. Бывал в Приднестровье и Абхазии, где в Гальском районе осенью 2008 года еще бывали перестрелки. Тогда впервые туда приехал и с краснодарской группой ВГТРК: с Алексеем Балакиревым и Михаилом Киртоки мы были свидетелями обстрелов грузинскими диверсантами сотрудников местной абхазской администрации. Было много съемок, связанных с криминальными сюжетами, а также со стихийными бедствиями. С ситуациями по-настоящему военными встретился впервые в Донбассе.
Но нужно понимать, что военный корреспондент всегда остаётся журналистом и никогда не становится военным. Наша задача просто рассказывать о том, что происходит. Говорить правду. Рассказывать о людях. Как и на Олимпиаде, например. Просто есть ещё определённые риски. Стрессовые ситуации. Нужно морально быть готовым к неприятностям, которые при других обстоятельствах маловероятны. Другими словами, нужны крепкие нервы. Каких-то особых спецнавыков мне не понадобилось пока.
– Как семья относится к такой работе?
– Вся семья переживает, конечно. Старшие дети – сын Святослав и дочь Вера – звонят постоянно. Мама уже давно хочет увидеть. Получилось так, что в командировках уже год прошел. Жена с маленьким ребенком на руках сейчас в Москве: у меня в прошлом году дочка Таисия родилась… Все хотят, чтобы я был подальше от войны. Это естественно. И я хочу, чтобы войны не было совсем. Но, если она будет, кто-то должен о ней рассказать. Потому что это важно людям. На Донбассе часто подходили на улице, благодарили за работу. Из Крыма много сообщений приходят – и там довелось поработать. Кубанские друзья часто звонят. Казаки из Таманского отдела поддерживают. Я с ними и в Донецке встречался, когда они гуманитарную помощь привозили...
«Такая Украина меня шокировала…»
– Расскажите о вашем первом впечатлении в первый день «украинской командировки»…
– Первый день этой «украинской командировки» был во Львове. Красивый город. Там хорошие в большинстве люди живут. А по улицам шли «онижедети» с черно-красными флагами. С криками «москалей на ножи». Агрессивные ко всем инакомыслящим. Уже тогда. Когда говорят, что на Украине к этому пришли постепенно - не правда. Просто эта «зараза» со временем захватила больше людей. Но бескрайняя агрессия у зачинщиков была с самого начала.
И первым впечатлением было именно удивление от не понимания того, как в нормальном обществе могут прийти к власти настолько радикальные и маргинализированные группы. Сейчас технология переворота в целом понятна. Но тогда я был очень удивлён таким диссонансом – старинный город, милые горожане и агрессивные радикалы у власти в одном флаконе.
А я никогда не чувствовал Украину чужой страной. Хорошо понимаю украинский язык. Да в том числе, и семейные корни там. Поэтому такая Украина меня шокировала.
– Что больше всего «перепахало» эмоционально, что невозможно забыть?
– Каждый день – трагедии. Всё новые и новые. В этом водовороте трудно иногда что-то выделить. Каждый погибший человек - уже ужасно. «Перепахивает» многое - горе людей, чьи дети месяцами живут в сырых подвалах Петровского района и вовремя даже читать не начали. Школы-то долго были закрыты. Спокойствие женщины, на глазах которой разорвало мужа, несчастье без крика кажется ещё страшнее... Обстрел остановки на улице Куприна - много разорванных тел... Удар по очереди людей за хлебом возле Дома культуры Куйбышевского района – оторванная рука, сжимающая буханку... Молодой парень-танцор, Артём, ему ногу оторвало, когда он бежал домой под обстрелом, чтобы быть рядом с дочкой и женой... Семья из Горловки, где трое детей погибли от одного взрыва, а родители их хоронили… Каждый день запомнился. И каждая история.
– Какой сюжет дался сложнее всего?
– На самом деле сюжеты не даются тяжело. Тяжело много бегать, трудно ехать туда, где идёт обстрел. Сложно с людьми говорить, которые потеряли близких. А сюжет - это просто пересказ того, что увидел и узнал. На Донбассе сложных сюжетов не было. Мы вели хронику событий, ничего от себя не добавляя.
– Вы много рассказывали про защитников Донбасса и Луганска. Кто запомнился больше всего?
– Об этом можно целую книгу написать, и даже не одну. Каждый достоин отдельного рассказа, истории у многих удивительные, а людей в ополчении – тысячи. Запомнился парень с позывным «Чёрный», невысокий уроженец Славянска, по национальности удин. Редкий народ. Летом познакомился с ним, он лежал в больнице с огромной дырой в спине. Весь трубками обмотан медицинскими. Казалось, поправится нескоро. А через два месяца встретил его в Горловке – уже вновь воевал.
Запомнился пятнадцатилетний паренёк, в спецназе комендатуры служит, не хуже других. А еще был в поселке Кировское отряд «Добро», где у всех бойцов позывные «ласковые» - «Ларчик», «Юрчик» и аналогичные, все – местные, молодые, не старше тридцати.
Отдельная тема - женщины с оружием, женщины-медики. В Горловке работал доктор «Ангел» - и бойцов, и мирных жителей из-под обстрелов вывозила. Много людей, много историй.
«Трагедии диких аборигенов на Западе мало кого волнуют»
– У вас в фейсбуке много снимков с мест трагедии после обстрелов украинскими войсками мирных кварталов. Это страшные кадры, и понятно, что они нужны, чтобы все видели правду. Но те, кто должны ее видеть, по-прежнему закрывают глаза. Кто они, по-вашему, эти люди? Люди ли они?
– Политики западные, понятное дело, циничны. Это свойство и политики вообще, и западного образа мысли в частности. Так уж исторически сложилось. Трагедии, происходящие с дикими аборигенами, мало интересовали человека западной цивилизации. Меня больше удивляют наши соотечественники, даже мои знакомые, которые всерьёз рассуждают о праве людей, захвативших год назад власть в Киеве, убивать своих сограждан. Мол, суверенное же государство, пусть делают, что хотят. Тех, кто внутренне соглашается с убийством детей и женщин, оправдывая это эфемерным «правом», ведь реально такого права нет ни у кого, вот этих людей я понять не могу.
– Можно ли было избежать украинской трагедии, обойтись без оружия, решить мирным путем? Вы задавались этим вопросом?
– Уверен, что можно было. До определенного момента. Даже «майдан» после первой крови ещё мог угомониться. Помните, 21 февраля договор оппозиция с Януковичем подписала? Могли бы выйти на политическое урегулирование. Но кто-то активно продавливал именно движение к войне. Соглашения сорвали, Януковича свергли насильно. Свою волю всей стране стали диктовать радикальные группировки, которые широкой поддержки в обществе не имели. Стали давить инакомыслящих, забивали людей насмерть, выгоняли из квартир, травили и политиков и «беркутовцев» и просто оппонентов. Наверное, кто-то думал, что это будет игра в одни ворота. Но в истории так не бывает. Насилие порождает ответную реакцию. Мне кажется, что после свержения Януковича гражданскую войну остановить стало невозможно. И она тогда началась.
– Вы встречались с коллегами из западных телекомпаний, которые, скажем мягко, снимают сюжеты «с другой позиции»? Как вы оцениваете то, что они рассказывают и показывают, соотносится ли это с журналистской этикой, с принципами гуманности, объективности?
– Журналисты в Донбассе работали из самых разных стран и изданий. Изредка появляются и украинские репортёры. Народные республики к прессе многократно лояльнее, чем нынешние власти Киева. И мнения бывают разные. В большинстве те, с кем я знаком, подают информацию объективно. Хотя редакции западных каналов часто просто не публикуют такие материалы. Мой британский друг Грэм Филлипс, проработавший в регионе больше полугода, получивший ранение, рассказывал, что в Лондоне заранее определились - что говорить о Донбассе, и мало кого из руководителей издательств интересует, что там происходит на самом деле.
Отдельно от всех стоит украинская «журналистика». К сожалению, именно в кавычках. До конфликта сфера СМИ на Украине активно развивалась, и телевидение там было интересное и многоплановое. Сейчас это машина пропаганды, которая не чурается подтасовки фактов и откровенной лжи. Хотя и врут там неубедительно. Объяснить это можно – в стране фактически власть радикальных группировок, свобода слова перестала быть там ценностью. А жаль.
– После просмотра ваших сюжетов, какими бы сдержанными в оценках они не были, вопрос всегда один: «Как все это остановить?!» У вас есть ответ на этот вопрос?
– Надеюсь, что уже удалось остановить. Перемирие вроде бы действует. Я уехал из Донбасса как раз после того, как в феврале был подписан договор, который неофициально называют «Минск-2». Но, мы знаем, что в Киеве сильна «партия войны» и, как и год назад, радикалы готовы сорвать любое соглашение. Если у них это получится, не знаю - удастся ли остановить конфликт ещё раз. И к чему приведёт новая эскалация, никому не известно.
Беседовала Екатерина Тушкова
Фото из личного архива Николая Долгачева.
